Находясь уже в Азии и узнав, что Аристотель издал некоторые рассуждения об этих учениях, он написал ему откровенное письмо, с которого приводится здесь копия: «Александр желает Аристотелю благополучия. Ты поступил неправильно, издав рассуждения о предметах, которым поучают только устно. Чем будем мы отличаться от остальной толпы, если все знакомятся с теми учениями, в соответствии с которыми мы были воспитаны?

Я желал бы отличаться от других не могуществом, а опытным знанием самого важного. Будь здоров». Аристотель, успокаивая его честолюбие, защищался тем, что эти рассуждения его и изданы и как бы не изданы. Действительно, в его физике нет ни одного положения, которое годилось бы для элементарного обучения, но она является образцом для людей, основательно знакомых с философией.

Мне кажется, что и любовь к медицине Александру привил преимущественно Аристотель. Александр не только любил теорию медицины, но и оказывал помощь своим больным друзьям, назначая им лечение и образ жизни, как это можно видеть из его писем. Он от природы любил науку и был любознателен.

Считая, что «Илиада» возбуждает к воинской доблести, он взял экземпляр ее, исправленный Аристотелем (его называли «из ящичка»), который, по сообщению Онесикрита [14] , держал всегда под подушкой вместе с кинжалом. Не имея книг в глубине Азии, он велел Гарпалу прислать их ему. Гарпал выслал сочинения Филиста, подряд трагедии Еврипида, Софокла и Эсхила, дифирамбы Телеста и Филоксена.

Аристотелем он вначале восхищался и любил его, по собственным его словам, не меньше, чем отца; один дал ему жизнь, но другой научил хорошо жить. Впоследствии он стал относиться к нему подозрительно; зла не делал, но в их отношениях не было прежней горячей любви: они охладели друг к другу. Любовь к философии, однако, врожденная и возраставшая с годами, не иссякла в его душе: об этом свидетельствуют и уважение его к Анаксарху, и отправка 50 талантов Ксенократу, и почет, которым окружил он Дандама и Калана.

Когда Филипп отправился в поход против византийцев, Александру было 16 лет. Оставшись полноправным распорядителем македонских дел и государственной печати, он покорил отпавших мэдов, взял их город, варваров выгнал, поселил пришельцев из разных городов и город этот назвал Александрополем. Он лично принимал участие в битве против эллинов при Херонее и, говорят, первый бросился на «священный отряд» фиванцев.

Еще и в наше время показывают на берегу Кефиса древний дуб, который называют «Александровым»: под ним была раскинута его палатка; невдалеке находится общая могила македонцев. Филипп теперь особенно полюбил сына (это и естественно) и радовался, когда македонцы называли Александра царем, а его – полководцем.

Однако домашние неурядицы, вызванные браками и любовными похождениями Филиппа (гинекей [15] и государство страдали в какой-то степени совместно), привели к тяжкому раздору, который Олимпиада, женщина с тяжелым характером, ревнивая и раздражительная, еще обострила, подстрекая Александра.

В полной мере раздор этот выявил Аттал на свадьбе Филиппа с Клеопатрой, которую Филипп взял в жены молоденькой девушкой, влюбившись в нее не по возрасту. Ее дядя Аттал, подвыпивши, начал уговаривать македонцев молиться богам о том, чтобы от Филиппа и Клеопатры родился законный наследник царства. Александр рассердился и, крикнув: «А по-твоему, болван, я незаконный?» – швырнул в Аттала чашей.

Филипп бросился на Александра с мечом, но, к счастью для обоих, споткнулся, раздраженный и пьяный, и упал. «Вот, – сказал с издевкой Александр, – собирается перешагнуть из Европы в Азию человек, который свалился, шагая от ложа к ложу!»

После этой пьяной дерзости Александр взял с собой Олимпиаду и, устроив ее в Эпире, жил сам у иллирийцев. В это время коринфянин Демарат, друг царского дома, привыкший говорить с царем откровенно, приехал к Филиппу. После первых приветствий Филипп спросил, в согласии ли живут между собой эллины.

«Тебе, Филипп, как раз и пристало заботиться об Элладе, когда в твоем собственном доме такая распря и столько злобы по твоей вине». Филипп одумался, послал за Александром Демарата и при его посредничестве убедил его вернуться.

Пиксодар, сатрап Карии [16] , рассчитывая через родственные связи втереться в союз с Филиппом, задумал выдать свою старшую дочь замуж за Арридея, Филиппова сына, и послал для переговоров об этом в Македонию Аристокрита. Опять пошли разговоры; друзья и мать стали наговаривать Александру, будто Филипп намерен, в расчете на брачные связи со знатным домом и на большие богатства, протолкнуть на престол Арридея.

Александра это сильно взволновало, и он послал трагического актера Фессала в Карию к Пиксодару сказать ему: пусть он оставит незаконнорожденного и слабоумного Арридея и войдет в свойство с Александром. Пиксодару это понравилось гораздо больше его прежних планов.

Филипп, узнав, что Александр в спальне, пришел к нему, взяв с собой Филоту, сына Пармениона, одного из ближайших друзей Александра; он осыпал его бранью и горькими укоризнами: если ему хочется стать зятем карийца, состоящего рабом у варварского царя, то он человек неблагородный и недостоин благ, у него имеющихся.

Коринфянам он написал, чтобы они отправили Фессала обратно в цепях. Других товарищей Александра, Гарпала, Неарха, Эдигия и Птолемея, он выслал из Македонии. Александр впоследствии их вернул, и они занимали при нем высокие посты.

Когда Павсаний, оскорбленный Атталом и Клеопатрой, не находя заступничества, убил Филиппа, то вина в этом убийстве пала главным образом на Олимпиаду, потому что она подговаривала и подстрекала юношу, уже и так раздраженного. Клевета, однако, не обошла и Александра. Рассказывают, что, встретившись с Павсанием, который стал плакаться на оскорбление, ему нанесенное, Александр произнес стих из «Медеи»: «…отца, невесту, также жениха».

Тем не менее он разыскал участников заговора и наказал их и очень негодовал на Олимпиаду, жестоко расправившуюся в его отсутствие с Клеопатрой.

Он принял царскую власть 20 лет от роду; великое недоброжелательство, страшная ненависть и опасности окружали его со всех сторон. Соседние варварские племена не желали находиться в рабстве и мечтали о собственных, родных царях; что касается Эллады, то Филипп покорил ее войной, но у него не было времени наложить на нее ярмо и приручить. Он внес в ее дела только перемены и смятение: все после него находилось в движении и колебании, и это было совсем непривычно.

Македонцы испугались наступившего момента: по их мнению, Александру следовало вообще оставить Элладу в покое и не прибегать к силе; отпавших же варваров вернуть обратно кротостью, а главарей восстания привлечь на свою сторону. Исходя из мыслей противоположных, Александр взялся за восстановление и утверждение порядка, действуя отважно и решительно: он считал, что при малейшей слабости, которую в нем обнаружат, все объединятся против него.

С варварскими восстаниями и войной в тех местах он покончил, стремительно дойдя с войском до Истра [17] , где он победил в большом сражении Сирма, царя трибаллов [18] . Узнав, что фиванцы собираются восстать и афиняне с ними единодушны, он сейчас же провел войско через Фермопилы, сказав при этом, что Демосфену, который называл его мальчишкой, когда он был у иллирийцев и трибаллов, и отроком во время пребывания его из Фессалии, он хочет явиться мужем под стенами Афин.